Цыганское вот

Пока вы делили наделы, границы метили,
мы украли всю землю и солнце за пазуху спрятали,
и теперь дороги легли нам под ноги петлями,
поят ночи бескрайние нас ветрами пряными.
И неважно -- сидим, лежим, бежим или в танце взрываемся,
и неважно -- в лесу, в кибитке, в доме или на площади,
всё равно мы кочуем, пока по синему катится
колесо наших душ и бегут наших песен лошади.

---

Мой перевод Романса о чёрной боли

Кирки петушиных криков
добыть пытаются зорю,
когда идёт из-за тёмной
горы Соледад Монтойя.
Конём и сумраком пахнет
жёлтая медь её плоти.
Тёмных грудей наковальни
звончато-песенно стонут.
— Кого, Соледад, ты ищешь
одна тут в час неурочный?
— К чему твоё любопытство?
К чему вопросы так срочно?
Ищу я то, что ищу я,
себя и отраду в горе.
— О, Соледад моей грусти,
себя обнаружит в море
понёсшая кобылица,
и волны её поглотят.
— Ни слова о море пенном,
что чёрную боль приводит
в земли оливковой рощи,
где листьев немолчен ропот.
— Соледад, как тебя жалко!
Как мука твоя огромна!
Рыданья с губ твоих едким
соком стекают лимонным.
— Как боль велика! Бегу я
безумицей прочь от дома,
Тянутся две косы мои
от кухни к спальне по полу.
Как больно! Вся из агата,
и платье, и медность плоти.
Ай, маковость моих бёдер!
Моих рубашек полотна!
— Омой, Соледад, себя ты
жавороночьей водою,
позволь наконец смириться
душе, Соледад Монтойя.

Снизу река выпевает:
небес и листвы оборка.
Тыквенным цветом венчает
день свою голову новый.
О, цыган чистая мука!
Всегда одинокое горе.
О, боль от скрытого русла
и слишком далёких зорей!

---

Сомнамбулический романс Лорки, перевод на русский

Особенность испанскоо романсного стиха в том, что он держится не на точном чередовании ударных и безударных слогов, а на равном общем количестве слогов в строке. изначально романсная строка была шестнадцатислоговая, с цезурой (паузой) после восьмоо слога. Рифмовались строки ассонансно. Позже такую строку стали разбивать на две, и рифмоваться они стали через одну, с холостыми рифмами нечётных строк.

Особенность сомнамбулического романса - и его сложность - не только в уникальных образах, рисующих двусмысленную картину происходящего и передающих особенное напряжение, но и в использование единой сквозной рифмы на всё стихотворение. Этот приём Лоркой был заимствован из классической арабской поэзии. Уроженец Гранады, он одинаково трепетно относился к цыганскому, испанскому и арабскому, которые тесно сплелись в этом городе.

Люблю тебя, цвет зелёный.
Зелены ветер и ветви.
В море качается лодка,
конь по горам предрассветным.
Она у перил бездвижна,
по пояс во мгле дремотной,
глаз серебро ледяное,
вызелень волос и плоти.
Люблю тебя, цвет зелёный.
Луна цыганская выйдет,
вокруг на неё всё смотрит,
она ничего не видит.

Люблю тебя, цвет зелёный.
Звёзды с морозом во взгляде
являются с рыбой мрака,
рассвету пути изладив.
Шершавой ветвей наждачкой
смоковница ветер драит.
Гора жиганистой кошкой
щетинит бока лесами.
Но кто придёт? И откуда?
Она сидит и не встанет.
Вызелень волос и плоти.
Море во снах её давних.

— Земляк, хочу поменяться.
Отдам я коня за кровлю,
отдам за зеркало упряжь,
нож я отдам за покровы.
Земляк, с перевалов Кабры
иду, истекая кровью.
— Парень, была б моя воля,
хватило бы мне и слова.
Только я ведь уже не я,
и кров мой уже не кров мой.
— Земляк, умереть в кровати
хочу я, не под забором,
в кровати, может, железной,
на простыни чистой и новой.
Разве не видишь ты рану
от сердца и вверх до горла?
— На белой твоей рубашке
триста роз расцвело чёрных.
До пояса кровь стекает,
и всё здесь пропахло кровью.
Только я ведь уже не я,
и кров мой уже не кров мой.

— Так дай мне хотя б подняться
к высоким этим перилам!
О, дай мне, дай мне подняться
к зелёным этим перилам!
К перилам лунного света,
где воды гудят уныло!
Вот поднимаются оба
к высоким лунным перилам.
Следы оставляют кровью,
болью своей наследили.
Под крышами трепетали
фонарики жестяные.
Бубны стеклянные рани
лицо до крови разбили.

Люблю тебя, цвет зелёный.
Зелены ветер и ветви.
Вот поднялись они оба.
Оставил им щедрый ветер
привкус на губах нестойкий
жёлчи и пряной зелени.
– Земляк мой! Где же дочь твоя
горькая, ты поведай мне?
- Сколько тебя дожидалась,
высматривала преданно -
нежность лица, смоль её кос
за перилами в темени!

На лике воды цыганка
покачивалась дремотно.
Глаз серебро ледяное.
Вызелень волос и плоти.
Луна на воде цыганку
держала лучом холодным.
Уменьшилась ночь до тени
тихого сонного сквера.
Пьяные злые жандармы
в доме выбивали двери.
Люблю тебя, цвет зелёный.
Зелены ветер и ветви.
В море качается лодка,
конь по горам предрассветным.

---

Мой перевод Сомнамбулического романса на цыганский

Кэ ви камав тут зэлэно. Зэлэна кашта тэ бавал. Лодка про паны зэлэно, прэ бэрга зэлэно сы грай. Ёй сыс бэшты про балконо кыж о колын дро калыпэ, о муй тэ бала зэлэна, шылалэ якха рупувэ. Кэ ви камав тут зэлэно. Сыр выджяла романо чён, саро кругом ла дыкхэла тэ нисо на дыкхэла ёй. Кэ ви камав тут зэлэно. Ивитка барэ чергэня явэн калыпэ- мачеса тэ лыджял кхамэскрэ сувья. Дрэво жужэс тхиинэла наждачна патряса бавал, тэ бэрга, хараны мыца, ґаздэла егли сыр бала. Нэ кон тэ катыр явэла? Ёй са про балконо бэшты, о муй тэ бала зэлэна, тэ дро сунэ кирко паны. — Камав тэ парував, морэ, миро грай пала тро паринд, андрыпэ пала глындало, пала порница — мри чюри. Бэргитка дромэндыр, с Кабры нашэл мандыр, морэ, мро рат. — Э зор т’ авэл мандэ, чяво, на трэби авэлас лава. Нэ мэ на сом бутыр мэ жэ, тэ мро кхэр на сы мро бутыр. — Камав тэ мэрав мэ, морэ, патывьяса про пасинды. Можэт, про саструны, морэ, простыньенса жужэ парнэ. Дыкхэс ту рана прэ мандэ кирлэстыр кыж о колын, пхэн? — Шэла калэ розы, чяво, про парно тыро гадоро. Кыж о кустык рат прастала, о рат кхандэла дарано. Нэ мэ на сом бутыр мэ жэ, тэ мро кхэр на сы мро бутыр. — Тапордэ мэк тэ джяв, морэ кыж перила упрэ дастыр. Мэк мэ, мэк мэ тэ ґаздавпэ кыж перила дастыр упрэ! Чёнытка перила сы кай зэлэно паны гудинэл. Акэ, дуй рома ґаздэнпэ кыж уче перила упрэ. Ачявэн сляды ратэса. Ясваса сляды ачявэн. Издрана крыши кхэритка — фонарики орчичюнэ. Бут шэла бубны хрустальна парны зоря дро рат мардэ. Кэ ви камав тут зэлэно. Зэлэна бавал тэ кашта. Акэ, рома ґаздынэпэ. Ачявэлас шшедро бавал чёраханэс дро муй вкусы: э жёлчь, гудлы мята тэ чяр. Морэ, ракир мангэ, кай жэ тыри кирки романы чяй? Кицык ратя дужакирлас, дужакирла кицык ратя ёй про зэлэно балконо, калэ бала, лолэ чямья. Про муй прудо чяй пасёлас, про паны пасёлас тэлэ, о муй тэ бала зэлэна, шылалэ якха рупувэ. Льдисто шэло чёнэскро рикирэлас ла про паны. Адасави сыр о дворо уютно ячья рат калы. Матэ рая-халадытка вымарэнас парно удар. Кэ ви камав тут зэлэно. Зэлэна кашта тэ бавал. Лодка про паны зэлэно, прэ бэрга зэлэно сы грай.

Ведь я люблю тебя, зелёный. Зелёные ветви и ветер. Лодка на воде зелёной, на горе зелёной конь. Она сидела на балконе по грудь во мгле, лицо и волосы зелёные, холодные глаза серебряные. Ведь я люблю тебя, зелёный. Когда выходит цыганский месяц, всё кругом её видит и ничего не видит она. Ведь я люблю тебя, залёный. Снежные огромные звёзды приходят с рыбой темноты чтобы она привела солнечные лучи. Дерево чисто трёт наждачными листьями ветер, и гора, вороватая кошка, вздыбливает сосны шерстью. Но кто и откуда придёт? Она всё на балконе сидит, лицо и волосы зелёные, и во сне — горькая вода. — Хочу обменять, друг мой, своего коня на твоё одеяло, упряжь на зеркало, на перину — мой нож. С горных дорог, с Кабры убегает из меня, друг мой, кровь. — Была бы моя власть, парень, не надо было бы и слова. Но я уже не я, и дом мой не мой уже. — Хочу умереть я, друг мой, с честью на кровати. Может, на железной, друг мой, с простынями, чистыми, белыми. Видишь ты рану на мне от горла до груди, скажи? — Сотни тёмных роз, парень, на белой твоей рубашке. До пояса кровь сбегает, кровь пахнет страшно. Но я же уже не я, и мой дом не мой уже. — Тогда дай мне взойти, друг мой, до перил наверх отсюда. Дай мне, дай мне подняться до перил отсюда наверх! Лунные перила там, где зелёная вода гудит. Вот, два цыгана восходят к высоким перилам наверх. Оставляют следы кровью. Слезами следы оставляют. Дрожат крыши домов — фонарики жестяные. Много сотен хрустальных бубнов бледную зарю в кровь избили. Ведь я люблю тебя, зелёный. Зелёный ветер и ветви. Вот, цыгане поднялись. Оставляет щедрый ветер украдкой во рту вкусы: жёлчь, сладкая мята и трава. Друг мой, поведай мне, где же твоя горькая цыганская девушка? Сколько ночей прождала, прождёт сколько ночей она на зелёном балконе, чёрные волосы, румяные щёки. На лице пруда цыганочка лежала, на воде лежала внизу, лицо и волосы зелёные, холодны глаза серебряные. Льдистая верёвка месяца держала её на воде. Такой, как двор, ютной стала ночь тёмная. Пьяные жандармы выбивали бледную дверь. Ведь я люблю тебя, зелёный. Зелёные ветви и ветер. Лодка на воде зелёной, на горе зелёной конь.

Оригинал и перевод Гелескула

Verde que te quiero verde. Verde viento. Verde ramas. El barco sobre la mar y el caballo en la motaña. Con la sombra en la cintura ella sueña en su baranda, verde carne, pelo verde, con ojos de fría plata. Verde que te quiero verde. Bajo la luna gitana, las cosas la están mirando y ella no puede mirarlas. Verde que te quiero verde. Grandes estrellas de escarcha vienen con el pez de sombra que abre el camino del alba. La higuera frota su viento con la lija de sus ramas, y el monte, gato garduño, eriza sus pitas agrias. Pero ¿quién vendrá? ¿y por donde? Ella sigue en su baranda, verde carne, pelo verde, soñando en la mar amarga. – Compadre, quiero cambiar mi caballo por su casa. mi montura por su espejo, mi cuchillo por su manta. Compadre, vengo sangrando, desde los puertos de Cabra. – Si yo pudiera, mocito, ese trato se cerraba. Pero yo ya no soy yo, ni mi casa es ya mi casa. – Compadre, quiero morir decentemente en mi cama. De acero, si puede ser, con las sábanas de holanda. ¿No ves la herida que tengo desde el pecho a la garganta? – Trescientas rosas morenas lleva tu pechera blanca. Tu sangre rezuma y huele alrededor de tu faja. Pero yo ya no soy yo, ni mi casa es ya mi casa. – Dejadme subir al menos hacia las altas barandas. ¡dejadme subir!, dejadme, hasta las verdes barandas. Barandales de la luna por donde retumba el agua Ya suben los dos compadres Hacia las altas barandas. Dejando un rastro de sangre. Dejando un rastro de lágrimas. Temblaban en los tejados farolillos de hojalata. Mil panderos de cristal herían la madrugada. Verde que te quiero verde, verde viento, verdes ramas. Los dos compadres subieron. El largo viento dejaba en la boca un raro gusto de hiel, de menta y de albahaca. ¡Compadre! ¿Dónde está, dime, dónde está tu niña amarga? ¡Cuántas veces te esperó! ¡Cuántas veces te esperara cara fresca, negro pelo, en esta verde baranda! Sobre el rostro del aljibe se mecía la gitana verde carne, pelo verde, con ojos de fría plata. Un carámbano de luna la sostiene sobre el agua. La noche se puso íntima como una pequeña plaza. Guardias civiles borrachos en la puerta golpeaban. Verde que te quiero verde. Verde viento. Verdes ramas. El barco sobre la mar. y el caballo en la montaña.

Любовь моя, цвет зеленый. Зеленого ветра всплески. Далекий парусник в море, далекий конь в перелеске. Ночами, по грудь в тумане, она у перил сидела - серебряный иней взгляда и зелень волос и тела. Любовь моя, цвет зеленый. Лишь месяц цыганский выйдет, весь мир с нее глаз не сводит - и только она не видит. Любовь моя, цвет зеленый. Смолистая тень густеет. Серебряный иней звездный дорогу рассвету стелет. Смоковница чистит ветер наждачной своей листвою. Гора одичалой кошкой встает, ощетиня хвою. Но кто придет? И откуда? Навеки все опустело - и снится горькое море ее зеленому телу. - Земляк, я отдать согласен коня за ее изголовье, за зеркало нож с насечкой и сбрую за эту кровлю. Земляк, я из дальней Кабры иду, истекая кровью. - Будь воля на то моя, была бы и речь недолгой. Да я-то уже не я, и дом мой уже не дом мой. - Земляк, подостойней встретить хотел бы я час мой смертный - на простынях голландских и на кровати медной. Не видишь ты эту рану от горла и до ключицы? - Все кровью пропахло, парень, и кровью твоей сочится, а грудь твоя в темных розах и смертной полна истомой. Но я-то уже не я, и дом мой уже не дом мой. - Так дай хотя бы подняться к высоким этим перилам! О дайте, дайте подняться к зеленым этим перилам, к перилам лунного света над гулом моря унылым! И поднялись они оба к этим перилам зеленым. И след остался кровавый. И был от слез он соленым. Фонарики тусклой жестью блестели в рассветной рани. И сотней стеклянных бубнов был утренний сон изранен. Любовь моя, цвет зеленый. Зеленого ветра всплески. И вот уже два цыгана стоят у перил железных. Полынью, мятой и желчью дохнуло с дальнего кряжа. - Где же, земляк, она, - где же горькая девушка наша? Столько ночей дожидалась! Столько ночей серебрило темные косы, и тело, и ледяные перила! С зеленого дна бассейна, качаясь, она глядела - серебряный иней взгляда и зелень волос и тела. Баюкала зыбь цыганку, и льдинка луны блестела. И ночь была задушевной, как тихий двор голубиный, когда патруль полупьяный вбежал, сорвав карабины... Любовь моя, цвет зеленый. Зеленого ветра всплески. Далекий парусник в море, далекий конь в перелеске.

---

Перевод "Нат!" на испанский

 Alkante сделал мне вот такой подарок

Cuando me dicen "Eres hermosa"
Desmento "No
Soy mas hermosa
Y es la verdad."

Cuando me dicen "Eres altiva"
Sonrio "no
Soy mas altiva
Y no es engaño"

Cuando me dicen "Eres inteligente"
Disputo "no,
Soy mas inteligente"
Y no tengo piedad

Cuando me dicen "Pero moriras"
Miro en los ojos "Si
Morire una vez
Ademas yo mismo soy Muerte"

Раньше меня только с цыганского на русский переводили

---

Анджей (1864)

Вы кашляете надменно, сидите надменно и пишете надменно,
тощий, нищий и бледный в полусвете свечи.
Знай вы, что потомки спутаются с цыганами — повесились бы непременно:
вы мало того, что надменны, ещё и чрезмерно горячи,
и тем меньше вам подходят все эти бумаги и перья,
но дети протят хлеба, и вы сами кушать не прочь.
Вы надменно сгибаетесь вдвое, Анджей, уже почти и не веря,
что завтра не похороните кашлем удушенную дочь.
Но и похороны стоят денег, и вы сидите, скрипите,
время от времени ножом очиняя перо до нужного угла.
Вас почти накрывает фамильное бешенство — о его визите
говорит онеменье губ и непереносимость даже вида стола.
Ваша пани робко поднимает глаза от своей починки —
больные глаза, из которых исчез огонь.
Вы глядите в ответ невинней ягнёнка. Оба молчите.
Оба разом уводите взгляды в снежное заоконье.
Ребёнок кашляет навзрыд и взахлёб. Буквы ложатся ровно.
Прекрасная работа, которую официально сделали совсем не вы.
Спокойно, Анджей. Не час и не место, так что давайте похладнокровней.
Белый платок в крови.



пану А.Заболоцкому посвящается

---

Чтобы

Чтобы быть цыганкой, мало ходить босиком или носить ребёнка в слинге. Надо ещё быть цыганкой.
Чтобы быть наркоманом, мало падать в обморок на улице. Надо ещё употреблять наркотики.
Чтобы быть пьяным, мало не суметь выговорить слова, имея сильные проблемы с речью. Надо ещё напиться.
Чтобы быть бомжом, мало быть грязным. Надо ещё не иметь дома.
Чтобы быть гомосексуалистом, мало делать маникюр в салоне. Надо ещё трахаться с мужиками.
Чтобы быть дьяволопоклонником, мало не быть крещёным. Надо ещё поклоняться дьяволу.
Чтобы быть педофилом, мало общаться с детьми. Надо их ещё совращать.

А чтобы быть идиотом, мудилой или пидорасом, нужно очень, очень мало. Не проявлять ни ума, ни человечности.

---

***

Я не знала войны, у меня счастливое детство -
так сказал мне на днях незнакомый старик-ветеран.
Неизвестно мне имя того, кто за это ответствен был,
но мой труп не топтали солдаты из дальних стран.
Дед сказал, что я счастья сама своего не знаю,
потому что жила без грозных разрывов бомб,
не лежала без помощи, вшивая и больная,
не смотрела, как в некролог, в семейный альбом,
не варила очистки картошки и хлеба не меряла
по сто грамм, не трудилась со взрослыми наравне,
и не мёрзла, давно уже в мир не веря,
в темноте и наполненной страхом недетским глухой тишине.
Он завидовал мне, может быть, или болью своей упивался -
ибо сладко пьянит в девяносто и боль давних лет.
Он ушёл, след от палки оставив на пыльном паласе
и меня с кипой справок в немом коридорном тепле.
Он ушёл, я опёрлась затылком о стену для чувства прохлады,
я глотала совсем неуместные слёзы. И, будто игла,
прошивал мне вопрос мозг мой насквозь под злую досаду:
я не знала войны, так откуда же чувство, что я в ней жила?

---

Сестрёнка

У одной девочки умер папа, а мама была совсем бедная, не работала и не умела, и им пришлось продать квартиру. Они уехали в старый бабушкин дом в деревне, бабушка уже два года как умерла, и там никто не жил. Но было там прилично, потому что там прибиралась соседка за деньги. И девочка с мамой стали там жить. Девочке было далеко ходить в школу, и ей дали такую справку, что она учится дома, и только всякие экзамены и контрольные ходит к конце четверти сдавать в школу в райцентре, так что они целый день с мамой сидели дома, только иногда в магазин ходили, тоже в райцентр. А мама была беременна, и у неё рос живот. Долго-долго рос, и вырос вдвое больше обычного, так долго ребёнок не рождался. Потом мама ушла вроде бы в магазин, зимой, и не было её почти неделю, девочка вся извелась: страшно ей дома одной, в окнах черно, электричество с перебоями, сугробы по самые окна намело. Еда кончалась, но её соседка подкармливала. И тут поздно вечером, или ночью, в дверь постучали и мамин голос девочку окликнул. Девочка открыла, и мама вошла. Она была вся бледная, с синими кругами вокруг глаз, худая и усталая. Она родила ребёнка и держала его на руках, завёрнутого в какую-то облезлую шкуру, может быть даже собачью. Девочка дверь закрыла поскорей, ребёнка на стол положила, стала маму раздевать — она очень замёрзла, была вся ледяная. В железной печке девочка развела огонь, возле этой печки они вечерами грелись, и усадила маму в старое креслице, а потом пошла посмотреть ребёнка.
Развернула потихоньку, а там такой ребёнок, что сразу понятно, что это не новорождённый и даже не младенец. Там другая девочка, лет трёх или четырёх, лицо маленькое и злое, и нету ни ручек, ни ножек.
— Ой, мама, кто это? — спросила девочка, а мама говорит:
— Все младенцы сначала некрасивые. Когда сестрёнка подрастёт, будет всё в порядке. Дай сюда.
Взяла ребёнка на руки и стала кормить грудью. И та девочка грудь сосёт, как ни в чём не бывало, и на первую девочку смотрит хитро и злобно.
А звали их Настя и Оля, Оля — это которая без рук и без ног.
И Оля эта уже сама отлично бегала и прыгала, то есть очень быстро ползала, на животе. И прыгала на нём, и у неё получалось, как у гусеницы, себя поставить стоймя и зубами, например, что-нибудь схватить и на себя потянуть. Никакого спасу от неё не было. Она всё опрокидывала, грызла, портила, а мама велела Насте за ней убирать, потому что Настя старшая и ещё потому, что маме теперь всё время было плохо, она болела и даже спала странно, с открытыми глазами, как будто просто в обмороке лежала. Готовила себе теперь Настя сама, и кушала отдельно от мамы, потому что у мамы была какая-то своя диета для кормящих. Жизнь стала совсем отвратительная. Если Настя не кушала и не убирала за пакостницей Олей, то мама отсылала её или за дровами, или делать уроки, и Настя целый день и целый вечер решала и решала задачи и писала упражнения, и ещё учила всякую физику так, чтобы пересказывать всё, не запинаясь ни на одном слове. Мама почти ничего не делала, всё кормила Олю или отдыхала между кормлениями, потому что кормящая женщина сильно устаёт, а всё было на Насте, и Олю мыть тоже, а Оля извивалась и противно смеялась, то ещё удовольствие было её мыть от какашек. Но Настя всё терпела ради мамы.
Так прошёл месяц или два, и зима становилась только холоднее, и всё вокруг в сугробах, и лампочки, которые прямо без люстр висели в комнатах, всё время мигали и были очень тусклые.
Как вдруг Настя стала замечать, что кто-то ночью к ней подходит и над лицом у неё дышит. Она сначала думала, что это мама, как раньше, смотрит, хорошо ли она спит и не сползло ли одеяло, а потом посмотрела сквозь ресницы, а это Оля стоит стоймя у кровати и смотрит на неё, и так улыбается, что просто сердце в пятки.

Тут Оля заметила, что Настя смотрит, и сказала противным голосом:

- Кто тебя просил смотреть, когда не надо? Теперь я от тебя буду пальцы откусывать. По пальчику за ночь. А потом руки стану есть. И так у меня свои руки вырастут.

И она тут же откусила Насте мизинчик на руке, и оттуда полилась кровь. Настя лежала как в оцепенении, но от болит подскочила и как закричит! А мама всё равно спит, и Оля смеётся и скачет.

- Ладно, - сказала Настя. - Я с тобой всё равно ничего поделать не могу.

И легла, будто бы спать. И даже заснула.

А утром Оля опять обкакалась, и мама велела Насте её помыть. Хорошо, что ещё дрова были в доме, потому что до поленницы уже было из-за сугробов не дойти и до колодца тоже, Настя для ванночки воды набрала прямо из снега, ведром снег зачёрпывала и разогревала на печке. Рана от откушенного пальца сильно болела, но Настя ничего маме не говорила. Взяла Олю и стала купать её в детской ванночке, которую они на чердаке нашли, ещё когда переезжали. Оля, как всегда, извивается и хихикает, а Настя её стала топить. Тут Оля разошлась, билась страшно, искусала Насте все руки, но Настя её всё равно утопила, и она перестала дышать, и тогда Настя положила её на стол и увидела, что мама всё смотрит на печку и ничего не заметила. А потом Настя потеряла сознание, потому что из укусов повытекало много крови.

За ночь домик занесло снегом так, что соседка испугалась и вызвала спасателей. Те приехали и откопали домик, и нашли внутри девочку в обмороке, с искусанными руками, мёртвую женщину мумифицированную и деревянную куколку без ручек и ножек.

Настю потом в детдом отдали для глухонемых. Она же на самом деле была немая, с мамой говорила руками.

Конец.

---

Завтра вечером выступаю вот:)

Вход 250 рублей, моё отделение - второе, премьера шоу "Эдерлези рат: сказки".

Будем при помощи народных цыганских танцев разных стран пересказывать цыганские же сказки про призраков и вампиров

Я солистка.

---

Птица

Русла мои пусты, и ветви голы.
Мысли мои - лишь пыль на теле камня.
Кто говорит - остыл запал глагола?
Разве? Когда он был? Вчера? Как странно.
Клетка моих костей - гробница птицы.
Руки моих плечей глухи и сонны.
Кто говорит - пустей на стёклах лица?
Сколько прошло ночей? А лет? Не помню.
Губы мои тверды и не-разлучны.
Тьму исцарапали в зуд мои ресницы.
Кто говорит - следы мои зыбучи?
Лучше откройте грудь. Смотрите - птица.

---

Мне подкинули кота

ему месяц

---

Ну что

Конец Лунылуны я нахожу не более трагичным, чем всю предыдущую жизнь Лиляны.

И не менее.

---

Предпоследняя и последняя главы Ручного белого волка императора Батори

Глава 19: Тайна поэта Лико
Глава 20: Хэппиенд

---

Ручной белый волк императора Батори

Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18

После этих будет ещё только две, и всё

---

Скороговорочка цыганская

Чёр чёрья обчёрдя, дро чяро чюнгардыя, чюрьяса чюр очингирдя, дро чяр ла зачюрдыя.

Это аналог русских скороговорок про чертенят (по звукам) и Карла и Клару (по смыслу):

Вор нищенку обокрал, в чашку (для милостыни) плюнул, ножом косу отсёк, в траву её закинул.

---

***

Мокрый асфальт - тёмен,
Дождик от солнца светел.
В красном "игрушечном" доме
Прячутся мокрые дети.
Прячутся и - не скучают:
Мокрый песок лепок,
Сто пирожков к чаю
Дети азартно лепят.

---

Дочки-матери

Она не любила моё лицо, волосы, взгляды, походку,
Всякое лично моё словцо, портретное сходство с тёткой,
Мои привычки, жесты и сны, манеру вставать и падать,
Игры, отсутствие кнопки вины, любовь к мечтам и шарадам,
Джинцы, танцы, в ранце бардак из книг, стихов и рисунков;
Когда со мной приключалась беда, я в спину слышала: "сука!".
Она приучала меня молчать, взамен отучая верить -
А как она любила кричать, указывая на дверь мне!
Я дверь закрыла, закрыв и детство, и чёрт с ним, было и было,
Ведь всё так просто и даже естественно: она меня не любила.

---

Игра

От [J]diary.ru/~Lasty[/J] получила пары:

1. Море или река?
2. Говорить или слушать?
3. Обдумать или как пойдёт?
4. Утро или вечер?
5. Интернет или книжка?

1. Река. Я море видела только в Финском заливе, не впечатлило.
2. Слушать. Информация - отличное оружие.
3. Блин, я обычно совмещаю >_< Ну ладно, всё-таки импровизация - более моё - как пойдёт!
4. Вечер. Утром я всё равно или сплю, или ненавижу жизнь, доезжая до работы на самокате через Южное Бутово.
5. Интернет. Там книжек больше, раз, и есть движуха, общение, два. А ещё киношки, музыка... Интернет!

---

Янушу Панченко

анапестом

Дэ годы пала мандэ, коли
Ту дыкхэс прэ улица лоли
Индарака, коли ту шунэс
Сыр э дай совлярэл чяворэс
Лакрэ — дэ пала мандэ годы,
Пэскэ пхэн, со исыз мэ джиды.

Подстрочник:

Подумай обо мне, когда
Ты увидишь на улице красную
Юбку, когда ты услышишь,
Как мать баюкает ребёнка
Её — подумай обо мне,
Скажи себе, что была я жива.