читать дальшеКирки петушиных криков добыть пытаются зорю, когда идёт из-за тёмной горы Соледад Монтойя. Конём и сумраком пахнет жёлтая медь её плоти. Тёмных грудей наковальни звончато-песенно стонут. — Кого, Соледад, ты ищешь одна тут в час неурочный? — К чему твоё любопытство? К чему вопросы так срочно? Ищу я то, что ищу я, себя и отраду в горе. — О, Соледад моей грусти, себя обнаружит в море понёсшая кобылица, и волны её поглотят. — Ни слова о море пенном, что чёрную боль приводит в земли оливковой рощи, где листьев немолчен ропот. — Соледад, как тебя жалко! Как мука твоя огромна! Рыданья с губ твоих едким соком стекают лимонным. — Как боль велика! Бегу я безумицей прочь от дома, Тянутся две косы мои от кухни к спальне по полу. Как больно! Вся из агата, и платье, и медность плоти. Ай, маковость моих бёдер! Моих рубашек полотна! — Омой, Соледад, себя ты жавороночьей водою, позволь наконец смириться душе, Соледад Монтойя.
Снизу река выпевает: небес и листвы оборка. Тыквенным цветом венчает день свою голову новый. О, цыган чистая мука! Всегда одинокое горе. О, боль от скрытого русла и слишком далёких зорей!